"Нельзя делать из людей врагов": Татьяна Мерзлякова — о сквере, пытках в колониях и домашнем насилии

Сегодня, 10 декабря, в мире отмечается День прав человека. За соблюдением прав жителей Свердловской области с 2001 года следит омбудсмен Татьяна Мерзлякова. Мы поговорили с ней о том, какой урок надо вынести из событий в сквере, почему много жалоб на пытки в колониях — это и хороший сигнал тоже, нужен ли закон о домашнем насилии и почему из больниц увольняются врачи.

Сегодня, 10 декабря, в мире отмечается День прав человека. За соблюдением прав жителей Свердловской области с 2001 года следит омбудсмен Татьяна Мерзлякова. Мы поговорили с ней о том, какой урок надо вынести из событий в сквере, почему много жалоб на пытки в колониях — это и хороший сигнал тоже, нужен ли закон о домашнем насилии и почему из больниц увольняются врачи.

— Вы говорили, что хотели бы работать в СПЧ над вопросами реформирования правоохранительной системы. Это касается реформы ФСИН?

— Это касается всей правоохранительной системы — и полиции, и ФСИН, и судебных приставов. Мы занимаемся защитой прав потерпевших и понимаем, что часто потерпевшие ничего не получают, даже если есть решение суда, в котором четко обозначена сумма. Мы видим сегодня, что и МВД, и другие структуры (я в своем докладе это пишу, кстати) порой затягивают историю до последнего, футболят. Участковые отказывают в возбуждении дела, прокуратура против, полиция снова отказывает. Это неправильно.

Мы видим, как порой много беспредела, были провокации с наркотиками при задержании. Одно дело — борьба с наркотиками, другое — увеличение показателей.

Татьяна Мерзлякова

Если какие-то жесткие нарушения мы видим на уровне ответственности Свердловской области, с этим можно работать. Сегодня здравоохранение — горячая точка, но мы с этим справимся, я совершенно спокойна. Научимся работать и в соцсфере, тем более у нас такая непростая и интересная ситуация с гражданским обществом. 

Они ведут вперед, и государству надо просто за ними если уж не успевать, то пробовать идти. А вот федеральными структурами у нас никто не занимается, я вынуждена это признать. Поэтому я бы хотела войти [в эту комиссию] и, может быть, войду.

О пытках в колониях

— Буквально сегодня появилась информация, что… (интервью записывалось 4 декабря. — Прим. ред.)

— Вчера. Первый раз вчера это появилось.

— Да, статистика по пыткам в колониях (портал «Нужна помощь» опубликовал рейтинг регионов на основе данных, полученных из СК, Свердловская область возглавила топ-10 по количеству жалоб на пытки в колониях за 2015–2018 годы: 5 уголовных дел, 720 сообщений о преступлении. — Прим. ред.).

— Я знаю, надо мной некоторые сильно ерничали, когда я сказала, что с одной стороны это хорошо. Что хорошего следует из этой статистики? Все годы я считала самым большим грехом ФСИН — когда не выпускается почта [от осужденных]. Поверьте, это бывает. И я с таким усердием ездила по тем местам, откуда мне пришло всего два-три письма. Вы думаете, все с радостью штампуют письма «А меня сегодня администрация наказала несправедливо»? Нет. Но сейчас мы всю почту выпускаем. Многие считают, что во всех колониях так, но нет, над этим вопросом надо много работать.

Во-вторых, конечно, это много — пять уголовных дел. Если вспомнить эти колонии — 5-я, 54-я, 2-я. Я могу подтвердить, что там действительно были преступления и это страшно. Почему они происходят? Мне кажется, потому что несколько лет не было начальника [ГУФСИН по Свердловской области], все время были врио, система не выстроилась, система немножко разболталась. И потом каждый из врио ставил начальниками колоний каких-то порой даже случайных людей.

В-третьих, у нас в регионе самая большая в России уголовно-исполнительная система, это не надо забывать. Нигде нет столько осуждённых, сколько у нас. Я недавно была в Намангане (Узбекистан) с нашей делегацией, там на три области численностью 10 миллионов жителей находится одна колония, в которой сидит 1060 человек. У нас в области условно 5 миллионов жителей и 27 тысяч осужденных. Какая-то жестокость есть, нужно думать о гуманизации наказания, смотреть, почему мы столько сажаем, почему настолько жестоки.

Ну и также не секрет, что в колониях находятся далеко не ангелочки и им хочется тоже как-то отомстить за то, что их дисциплинарно наказывают. Часто жалобы не подтверждаются, но есть и те, которые подтверждаются. 

А есть страшные жалобы. Неслучайно я, не будучи великим пиарщиком, вывела в эфир интервью с Дмитрием Лошагиным, чтобы все знали, что пытки есть. Там возбуждено уголовное дело, естественно. После этого, кстати, наступило затишье, нет ни одного уголовного дела о пытках в колониях, потому что никому не хочется светиться в эфире. Журналистов иногда боятся значительно больше, чем прокуроров, потому что прокуроры молча работают и наказывают, а позор, который дает публичность, перенести тяжело.

— Вы после этого еще встречались с Лошагиным?

— Нет, мой сотрудник встречался. Спокойно пока сидит. Я следила за этим уголовным делом. Вообще у нас были разные дела, иногда мы поднимали столько шума по пыткам, как это было по делу о гибели осужденного Л., которого работники колонии № 2 серьезно избили, в результате он умер. 

Это было давно, мне казалось, что все СМИ об этом писали. И после этого было ощущение, что больше такого позора никто не захочет. Суд над сотрудниками колонии № 2 должен стать уроком для тех, кто силовыми способами наказывает заключенных. Нет, видите, повторяется. Почему — я понять не могу.

— В сентябре в ИК-2 несколько десятков осужденных нанесли себе порезы. Выяснилось, из-за чего они это сделали?

— Я выходила туда, тоже очень непростая ситуация. Там конфликт не только административный, вторая колония всегда отличалась тем, что администрация очень любила привлекать осужденных и выстраивать иерархию, кто кем командует. И всегда с этим кто-то был не согласен. В этот раз тоже не администрация, а назначенные ей люди проявили себя так, что у других осужденных возникла потребность сопротивляться. Прокуратура этим занимается.

Продолжение на сайте ЕкатеринбургОнлайн