Михаил Федотов вручил почетную грамоту эксперту СПЧ, президенту Фонда защиты гласности Алексею Симонову

Глава СПЧ Михаил Федотов сегодня вручил почетную  грамоту эксперту Совета, президенту Фонда защиты гласности Алексею Симонову. Почетная грамота вручена за бесценный личный вклад в продвижение справедливости, равенства, свободы и солидарности, в утверждение высшей ценности человека, его прав и свобод и в связи с юбилеем.

Председатель Совета при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека Михаил Федотов сегодня вручил почетную  грамоту эксперту СПЧ, президенту Фонда защиты гласности Алексею Симонову.

Почетная грамота вручена за бесценный личный вклад в продвижение справедливости, равенства, свободы и солидарности, в утверждение высшей ценности человека, его прав и свобод и в связи с юбилеем.

Алексей Симонов: «Я бы не сказал, что результативность Комиссии, потом Совета, была очень высока. Но все-таки была возможность советовать президенту»

ИНТЕРВЬЮ ИЗ КНИГИ "СПЧ: ИСКУССТВО НЕВОЗМОЖНОГО"

Алексей Кириллович Симонов (родился в 1939 году в Москве) — советский и российский журналист, кинорежиссер, правозащитник. С 1991 года — президент Фонда защиты гласности.

Окончил факультет восточных языков (индонезийское отделение) МГУ. Год работал переводчиком в советской колонии в Джакарте, затем редактором и переводчиком в издательстве «Художественная литература». Окончил Высшие режиссерские курсы, работал в творческом объединении телевизионных фильмов Гостелерадио «Экран». Известны его фильмы «Обыкновенная Арктика», «Отряд», «Процесс» и др. Помимо игровых фильмов снимал фильмы документальные: «Мир Галины Улановой», «Утесов», «Соловьев-Седой». Преподавал в Институте кинематографии. С 1991 года — председатель правления, президент Фонда защиты гласности. C 2001 года — председатель жюри премии имени Андрея Сахарова «За журналистику как поступок». В 1993 году был членом Конституционной Ассамблеи Российской Федерации и членом Третейского суда по информационным спорам. Входил в состав Совета при Президенте Российской Федерации по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека до 2012 года.

Сотрудничает со многими газетами и журналами. Опубликованы переводы Алексея Симонова из Ирвина Шоу («Тогда нас было трое», «Солнечные берега реки Леты»), Артура Миллера, Джойс Кэррол Оутс, Юджина О’Нила, африканских и индонезийских поэтов и т.д.

Ред. Алексей Кириллович, ваше тяготение к правозащитной деятельности возникло не от той информации о беззакониях сталинских времен, которую вы знали от отца и которую он не мог рассказать публично?

А.С. Нет. Просто и у отца, и у матери было одно общее свойство: готовность помогать людям. У отца для этого было больше возможностей, а у мамы — больше сердца. Она помогала глубоко, персонально и сердечно. Она, по сути, воспитала целое поколение молодых поэтов. Мама была литературным редактором. Но есть редакторы-цензоры, а есть редакторы, помогающие прорваться. Вот мама такая была. Самые неожиданные люди становились ее друзьями. После нее осталось около тысячи авторских экземпляров, в основном первых поэтических сборников, с благодарственными надписями.

Отец тоже очень много читал молодых авторов, помогал им, особенно тем, чье творчество было связано с войной. В общем, оба умели воспринимать чужую боль, чужую беду, как свою, и я этим пропитался.

Отступлю от ответа на ваш вопрос и расскажу одну историю. Гуляли мы, молодые, в одном доме на Кудринской, я перебрал и заснул. Разбудить меня — задача очень непростая, а тут появились родители хозяйки, надо удаляться. Тогда мой приятель сказал мне на ухо: «Леша, надо помочь!» Я встрепенулся, и меня увели.

Ред. Вы сумели формализовать свои настроения в Фонде защиты гласности?

А.С. Да, история с Фондом была рубежной. В перестроечное время те, кто помнил «оттепель», переживали вторую молодость. Вновь какая-то звезда засияла. Меня и мне подобных очень возмутило вранье, которое полилось с экранов телевизоров по поводу событий в Прибалтике. Мы же были связаны с местными кинематографистами, имели информацию. Решили даже объявить бойкот Центральному телевидению и призвать тележурналистов нас поддерживать. Потом подумали и решили: бесполезно, ведь для журналистов это звучало бы как призыв потерять работу. Нужен был фонд, который мог бы их поддерживать.

Базой стал наш тогда архипередовой Союз кинематографистов. Его возглавлял Элем Климов, а я был председателем контрольно-правовой комиссии. Стали выбирать правление. В него вошли три кинорежиссера — Элем Климов, Алексей Герман и Георгий Данелия, два тележурналиста — Бэлла Куркова и Владимир Молчанов, и два газетчика — Егор Яковлев и Игорь Голембиовский. Я стал этим заниматься и вот уже 25 лет с этого пути не схожу.

Ред. Как шло становление организации? Ведь ничего подобного на легальной основе ранее не было.

А.С. В феврале 1991 года мы зарегистрировали Устав, а днем рождения считаем 6 июня, день рождения Пушкина. Оказалось, это еще и день рождения цензурного комитета, об этом нам Юрий Батурин сообщил на первой пресс-конференции. 

____________________________________________________________

ПОЗИЦИЯ

«Понятие “свобода слова” состоит из двух частей. И у нас одна половина всегда есть. Гласность существует, потому что возможность сказать все, что ты думаешь, есть. Вопрос заключается в том, что нет возможности быть услышанным. Вот проблема, вторая половина этой с позволения сказать дилеммы.

За слово нельзя судить уголовным судом, я против. Это я защищать буду в любом случае. Следовательно, там, где у меня нет возможности защищать человека конкретно, я пытаюсь защищать его теоретически».

____________________________________________________________

Ред. А финансирование откуда пришло?

А.С. Мы собрали изрядную по тем временам сумму — 300 тысяч рублей — от творческих союзов и газет. Это был стартовый капитал, но зарплату себе из него платить мы не могли. Начали помогать семьям погибших журналистов. В Латвии это были Гвидо Звайзне и Андрис Слапиньш. В Калуге был убит редактор газеты «Знамя» Иван Иванович Фомин.

Наступил август 1991-го, и тут мы поняли, что можем иметь не только гуманитарную составляющую, но и идеологическую. Ведь тогда в одночасье закрыли все коммунистические газеты. Я выступил против этого, и Павел Николаевич Гусев, спасибо ему, напечатал в «Московском комсомольце» мое письмо. Это было тогда абсолютно вне общего хора, но я писал, что так делать нельзя. Иначе произвол будет твориться и в отношении демократических изданий. У Фонда появилась репутация.

Я помню, как Егор Яковлев, уходя на пост руководителя телекомпании «Останкино», спросил меня, не стоит ли закрыть Фонд — ведь вроде бы мы победили. А я ответил: «Вот мы с тобой теперь и будем бороться». Он посмеялся, Фонд продолжил работу, и через год пришлось ехать на телевидение и заступаться уже за самого Егора Яковлева, которого убирали с его поста. Фонд становился самостоятельной величиной, мы стали получать гранты.

________________________________________________________

Документ

«Специальная норма статьи 140¹ Уголовного кодекса РСФСР, которая предусматривает уголовную ответственность за «воспрепятствование законной профессиональной деятельности журналистов», практически не применяется. По данным Министерства юстиции Российской Федерации, по указанной статье за период с 1990 по 1994 год включительно были осуждены два человека: один в 1992-м и один в 1993 году; одно дело по статье 140¹ УК РСФСР было возбуждено в 1994 году и три — в 1995 году.

Данная норма распространяется только на журналистов и не защищает право граждан Российской Федерации на доступ к информации».

Из Доклада Комиссии по правам человека при Президенте Российской Федерации «О соблюдении прав человека и гражданина в Российской Федерации в 1994-1995 годах»

________________________________________________

Ред. Откуда?

А.С. Оттуда. За этим вопросом давний подтекст: а как же наши? Неужели никто — ни копейки? Расскажу. Был я на фандрайзинге у Виктора Вексельберга, одного из наших «богатеньких», рассказывал о Фонде. Он ответил мне: «Не понимаю, зачем мне это. Если мне нужно будет напечатать статью, я куплю газету». То есть полное непонимание, заложенное в самом менталитете. Нашли иностранные гранты. Надо сказать, что все эти грантодатели неплохо знают друг друга, консультируются. Нам дал первые 10 тысяч долларов Фонд Рокфеллера. Было сказано: делайте то, что считаете нужным, если хотите, отчитайтесь. Мы отчитались: 95% суммы ушло на дело (например, мы открыли школу подготовки юристов для масс-медиа), а 5% — на накладные расходы.

Подключились Фонд Форда, Фонд Макартуров. Внимательно изучали меня. Я одному из их представителей, Джозефу Шулу, сказал: «Джо, ты, кажется, только в венерическом диспансере справки обо мне не наводил».

Действовали мы по всему периметру бывшего Союза. Пришло известие из Душанбе об аресте замечательного поэта Бозора Собира, а тут как раз была назначена встреча Ельцина с интеллигенцией в Бетховенском зале Большого театра. Одни давали советы, что делать с оппозицией, другие просили чего-то для себя: льготы, ремонты, гастроли. Я обратился к президенту: «Раз вы у нас гарант, вы можете помочь творческим людям и в соседних государствах», и рассказал о Собире. Смотрю, он бросил секретарю: запиши. Потом во всех инстанциях я ссылался на «разговор с президентом России».

Ред. Вы знали о создании Комиссии по правам человека?

А.С. Я знал самого С.А. Ковалёва как совершенно незаурядного человека. В Комиссию к нему я не обращался, но поддерживал и сейчас полностью поддерживаю то, что он пытался делать в Чечне. А вот со следующим председателем, В. Карташкиным, мы несколько раз схлестывались. Его назначение я расценил примерно так: на вольных скакунов пытаются надеть шесть уздечек и десять хомутов.

Интересно было наблюдать за эволюцией провинциального правоведа Олега Миронова, когда тот стал омбудсменом. Он сумел осознать масштаб стоящих перед ним задач. Я даже принял от него премию Уполномоченного, это одна из моих немногих государственных наград. Сняли его в итоге за либерализм. Правда, заменили удачно. С Владимиром Лукиным у нас было много общих достойнейших друзей, таких как Юлий Ким и Давид Самойлов.

Ред. А как вы все-таки попали в состав Совета?

А.С. Мне позвонила Элла Памфилова, которую я знал по общению в депутатских кругах. Она сказала, что заново осваивает правозащитную территорию, назвала несколько фамилий из числа тех, кого хотела бы привлечь к работе. Это были такие имена, что я тут же согласился. Элла Александровна одновременно и трепетная, и упертая — это ее особенность. Она хорошо умеет бежать на дистанции, но не очень умеет брать барьеры. А барьеры частенько создавали по соседству — в Администрации Президента. Я бы не сказал, что результативность Комиссии, потом Совета, была очень высока. Но все-таки была возможность советовать президенту.

В 2002 году была намечена встреча с Путиным. Я, как и все, тщательно готовился. Хотел запомниться — в интересах дела. Учел и свою фамилию, и все возможные обстоятельства. Хотел говорить о цензуре, о том, что первой жертвой этой цензуры может стать сам президент. Он читает отцеженную цензурой информацию, что везде хорошо, — и законы не те принимает. Свою пятиминутную речь я выучил наизусть. Вспомнил фронтовую повесть отца о событиях 41-го года «Пантелеев», где все беды происходили из-за того, что командиры боялись сделать правдивый доклад. Эта встреча происходила вскоре после событий на Дубровке. Путин сказал, что подготовка к штурму театра было показана по НТВ, и это повредило операции. Я возразил, сказав, что кадры показали уже после событий. Он меня резко перебил.

Я потом позвонил Суркову, спросил, почему отчет о встрече не выложен на Кремлевский портал, люди ждут от нас информации о встрече с главой государства. Он ответил: «Мы подумаем», а потом спросил, можно ли изъять полемику по поводу НТВ. Чтобы остальная информация не пропала. Я согласился.

____________________________________________________________

Документ

«А. Симонов: Сразу — формулу, чтобы понятно было. Мы вывели такую формулу, что гласность — это возможность выкрикнуть из толпы, что король голый, а свобода слова — это возможность сказать об этом королю до выхода на площадь. С этой точки зрения со свободой слова у нас тяжело, потому что я, к сожалению, в отличие от всех моих предшественников и коллег, вряд ли порадую вас конкретными предложениями по обсуждаемым вопросам. Мне придется говорить о вещах более абстрактных и более труднодоказуемых. Одна из них связана с тем, что гласность от свободы слова отличается на порядок в силу того, насколько в обществе существует страх свободы слова. На сегодняшний день страх свободы слова в обществе усиливается, и он усиливается двояко: он усиливается в смысле желаний населения. И неслучайно по этому поводу идут различные пулы, которые дают цифры, что более 50–55% населения готовы снова к введению цензуры — это одна сторона дела.

А вторая сторона дела связана с практикой, потому что у населения нет желания этой свободы. А на самом деле при осуществлении этой свободы люди сталкиваются с очень большими трудностями, и чем дальше, тем с большими. В частности, достаточно известное дело Григория Михайловича Пасько — я сейчас не про дело говорю, я говорю про результаты этого дела. Вот уже четыре года на Дальнем Востоке вы не найдете ни одной статьи, всерьез обсуждающей проблемы дальневосточной экологии в деятельности армии и флота. Вот таков результат страха, который возник в связи с этим делом.

Жертвой этого страха становится, как ни странно, власть, потому что до нее, с одной стороны, не доходит весь необходимый объем информации. С другой стороны, традиционно, когда десять лет, одиннадцать лет тому назад приняли первый закон о СМИ, все были счастливы. И наши все европейские эксперты просто всплескивали руками от радости, что наконец в России отменили цензуру. На самом деле цензуру отменили только наполовину: отменили ту цензуру, которая не позволяла обществу знать те произведения, факты, ту информацию, которую знал избранный круг людей.

Но есть еще и вторая форма цензуры, которая у нас сохранилась. И жертвой этой цензуры является сама власть и в первую очередь, как это ни печально констатировать, в том числе и, может быть, в первую очередь президент. Потому что цензурируется то, что идет к президенту.

В. Путин: Я считаю, что вы абсолютно правы, когда говорите, что первой жертвой отсутствия гласности и свободы слова является сама власть. В этом Вы абсолютно правы, потому что действительно очень многое, что является принципиальным из жизни страны, я получаю из средств массовой информации, как это ни странно покажется. И если там этого нет, то, значит, у меня нет этой информации. Но нельзя и полагать, что все, кто работает в этой сфере, всегда правы. Закон только нельзя нарушать. Не очень удачное, может быть, у меня было выражение о диктатуре закона. Но есть и другие выражения, которые вошли в историю, и никто с ними не спорит: «Суров закон, но это закон». Выполнять надо».

Из стенограммы заседания Комиссии по правам человека с участием Президента Владимира Путина, 10 декабря 2002 года

________________________________________________

Ред. Чего вам удалось добиться за время работы в Комиссии?

А.С. Удалось немного. В частности, удалось передать Путину письмо православных людей и представителей российских организаций, побывавших в Косово. В их числе была и моя жена, Галина Симонова-Щепетнова. Она считает, что их призыв был, по крайней мере, услышан. При Медведеве была известная история с актрисой Натальей Захаровой. Ей запрещали видеть ребенка от бывшего мужа-француза, а потом обвинили бог весть в чем и посадили в тюрьму, затем по соглашению с российским властями перевели в российскую тюрьму. Я написал Медведеву письмо, которое начиналось словами: «Милосердие непопулярно у российских президентов», и сам как член Совета по правам человека приехал в место заключения Захаровой. Через неделю ее освободили[1].

Я работал, заседания Совета старался не пропускать. В частности, занимался мероприятиями по Программе восстановления исторической памяти. Но очень многое уходило в песок.

________________________________________________

Документ

Об освобождении из тюрьмы в Туркменистане сопредседателя Совета Международной общественной организации «Международный социально-экологический союз» А. Затоки

«На встрече президента Российской Федерации с Советом 11 января 2007 года Совет обратился к президенту с просьбой о содействии освобождению из тюрьмы в Туркменистане сопредседателя Совета Международной общественной организации “Международный социально-экологический союз”, гражданина России Андрея Затоки, который был необоснованно задержан в Ашхабаде.

Президенту было передано письмо в защиту А. Затоки, подписанное более чем 280 общественными организациями из многих стран СНГ.

В итоге 31 января 2007 года А. Затока был осужден на три года условно и освобожден в зале суда, а в ноябре амнистирован».

Из Краткого обзора деятельности Совета за 2002–2008 годы

________________________________________________

Ред. Вы из-за этого вышли из состава Совета?

А.С. В первую очередь из-за избрания Владимира Путина на новый срок. Я не хотел больше советовать президенту — при самых добрых отношениях с Михаилом Александровичем Федотовым.

Ред. А по линии СМИ?

А.С. Нет. Михаил Александрович, как известно, — один из секретарей Союза журналистов России, и он знает, что в этой сфере творится. Но изменить что-то в действующем на этот счет законодательстве он не сможет.

Ред. Как эксперт вы выступаете?

А.С. Инициативно — нет. Зовут — прихожу. Мне уже 77 лет, я устал. Я восхищаюсь Людмилой Михайловной Алексеевой. Она старше меня, здоровье неидеальное, но она еще делает полезные конкретные дела — просто на своем авторитете.

В своей сфере и я что-то делаю. Тут посадили в Ростове-на-Дону журналиста Александра Толмачева за клевету на председателя областного суда. Сам он, как это нередко бывает, из военных и человек с нелегким характером. Я был на приеме у председателя Верховного Суда РФ В.М. Лебедева и добился, чтобы рассмотрение дела перенесли в другую область. Его перенесли — из Ростова в Краснодарский край, в ту самую печально прославившуюся станицу Кущевская[2].

В качестве итога о своей деятельности в Совете скажу так. Элла Александровна собирала людей в Совет по внутреннему ощущению, а Михаил Александрович — по разумным соображениям. Памфилова, на мой взгляд, избрала вариант более точный, более полезный для дела.

[2] В 2014 году Кущевский районный суд Краснодарского края приговорил Александра Толмачева к девяти годам лишения свободы за несколько эпизодов вымогательства.

ИНТЕРВЬЮ ИЗ КНИГИ "СПЧ: ИСКУССТВО НЕВОЗМОЖНОГО"