К вопросу о выходе Владимира Познера из Совета по развитию гражданского общества и правам человека

В связи с многочисленными публикациями о выходе выдающегося российского журналиста Владимира Познера из состава СПЧ редакция официального сайта Совета считает необходимым уточнить, что Владимир Познер в качестве президента фонда "Академия Российского телевидения" входил в состав Совета с 6 ноября 2004 года по 10 февраля 2009 года.

В связи с многочисленными публикациями о выходе выдающегося российского журналиста Владимира Владимировича Познера из состава Совета при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека редакция официального сайта СПЧ считает необходимым уточнить, что Владимир Познер в качестве президента фонда "Академия Российского телевидения" входил в состав Совета при Президенте РФ по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека с 6 ноября 2004 года по 10 февраля 2009 года. О причинах своего выхода из этого Совета Владимир Владимирович рассказал в интервью, которое он дал для книги по истории СПЧ. Предполагается, что книга выйдет в свет до конца нынешнего года и будет посвящена 25-летию Совета, ведущего свою историю от Комиссии по правам человека при Президенте РФ.

Владимир Познер: «Лучше так, чем совсем ничего»

Ред. Владимир Владимирович, ваше детство и юность прошли на Западе. Понятие «human rights» вам было знакомо?

В.П. Конечно. Этому уделяется немалое внимание в школах США. Там изучают Декларацию независимости с ее преамбулой, в которой записано, что человек наделен правами, среди которых право на жизнь, свободу и добывание счастья.

Ред. Когда вы переехали в Советский Союз, почувствовали разницу?

В.П. Отец нас перевез в СССР за два месяца до смерти Сталина. Думаю, это его и спасло. Но я приехал, имея с его подачи хорошее мнение о стране. Нет богатых и нет бедных — вот соблюдение социальных прав. Кстати, этот момент я по сей день считаю положительным. Когда один с рождения наделен имущественными привилегиями, а у другого ничего нет — это неравенство, по существу. Но довольно быстро я понял, насколько отец заблуждался насчет советской жизни, в которую привез маму и меня. Он, кстати, так никогда этого и не признал. Я начал с ним не соглашаться, мы здорово спорили.

Ред. О чем именно?

В.П. Да вот именно о правах человека. Я спрашивал о свободе передвижения, ведь человек должен иметь возможность перемещаться, не оглядываясь, не боясь; о свободе политических выборов, невозможных при наличии одной партии. Стал говорить, что хочу уехать, и, возможно, уехал бы, если бы не женился. Я не хотел ставить жену в свое положение наоборот — в незнакомой стране, без языка, поэтому в итоге и не попытался.

Ред. Как вы себя ощущали, оставшись в этих условиях?

В.П. Диссидентом я не был, они мне были несимпатичны. Они ведь все время обращались к Западу, а там этим пользовались. Ведь на самом деле на Западе было все равно, нарушаются ли политические права в СССР или в Китае. Это крупная политическая игра, и я не хотел, чтобы дела внутри страны решались обращением к третьим лицам. С другой стороны, я не мог не уважать этих людей за отвагу, за их внутреннюю свободу. И они порой кое-чего добивались, но согласен я с ними не был.

Но вот после танков в Чехословакии в 1968 году стало практически невозможно не определиться. Образовалась очевидная трещина в моей вере в социализм. Если брать за первоисточник Маркса, то он многое правильно предсказал, может быть, его социализм и был бы хорош. Но тут был явно избран другой путь.

В коммунизм я вообще не верю. Это ведь мечта, для осуществления которой нужно, чтобы мы, люди, были бы независтливыми, нежадными и т.д. Я работал на «Иновещании», был, смею полагать, грамотным, умелым пропагандистом. Я показывал то, что было хорошего в социальной жизни, учитывал опыт своей тещи, еврейской женщины, знавшей теневые стороны прежнего режима. Конечно, не все можно было писать одной краской. Постепенно вера в советский социализм размывалась, и в восьмидесятые годы я вышел из партии.

Ред. По тем временам большой скандал.

В.П. Я обосновал свое решение. Написал, что мне давал рекомендацию в партию красный латышский стрелок, человек, имевший идеалы. А теперь партия переродилась, в идеалы никто не верит, это уже никакое не строительство коммунизма. Эксперимент на практике не удался и искалечил жизни множество людей.

Ред. Какие же были последствия?

В.П. Мне повезло, как и со смертью Сталина. Вскоре пришел Горбачев.

Ред. Для вас после этого многое изменилось?

В.П. Многое. Во-первых, я после более тридцати лет стал выездным. Во-вторых, меня допустили на телеэкран, и я провел два телемоста с Соединенными Штатами. В-третьих, я попал в политические обозреватели, в тот круг, где были Валентин Зорин, Фарид Сейфуль-Мулюков, Игорь Фесуненко, —люди, имевшие спецпайки и другие привилегии. Правда, я ничего этого не имел — скорее всего, потому что не просил. Более того, я вскоре отказался работать с руководителем Гостелерадио Л.П. Кравченко. Меня уговаривали Евгений Примаков и Анатолий Лукьянов, но тщетно. Какое-то время я вел на Московском канале «Воскресный вечер». Потом грянул путч 1991 года. Я, честно говоря, очень опасался, что все проиграно. Но пересилил свой страх, понял, что если не выступлю, то не смогу смотреть на себя в зеркало. Пошел к Белому дому и дал там не одно интервью. А вскоре после этого уехал из страны на семь лет.

Ред. Но за российскими событиями следили?

В.П. Конечно, я же приезжал, записал несколько программ и видел, что ситуация меняется, свободы слова становится больше.

Ред. А как вы попали в Комиссию по правам человека?

В.П. Я сам позвонил Элле Памфиловой.

Ред. Вы были знакомы? Может быть, брали у нее интервью?

В.П. Нет. Но она мой звонок и предложение работать восприняла с радостью. Это были 2002-2003 годы. Я стал работать, хотя и задавался вопросом: почему «при Президенте»? Почему нет независимого статуса?

Ред. Независимый статус есть у Уполномоченного по правам человека в РФ, он отвечает перед всем обществом.

В.П. А омбудсмен для меня вообще непонятная фигура. Ведь его рекомендации ни для кого не являются обязательными.

Ред. В Комиссии, а потом в Совете на каком направлении вы работали?

В.П. Я активно занимался в первую очередь, конечно, СМИ и еще армейскими проблемами. Добивался создания Общественного телевидения. На встрече с президентом откровенно сказал о проституции в СМИ и на телевидении. Помню, вскочил Володя Соловьев, стал изо всех сил мои слова опровергать. Президент был недоволен моим выступлением, высказался довольно резко в мой адрес. Я не очень робкого десятка и ответил тоже достаточно жестко. Правда, потом у меня была возможность убедиться, что президент относится ко мне с уважением.

Ред. А как вы вышли из состава Совета?

В.П. Я пришел к Элле Александровне, сказал о том, что эффекта от нашей работы не вижу, о том, что ситуация в СМИ ухудшается. По-моему, она внутренне была со мной согласна. Через два года я подал в отставку, а потом и она ушла.

Ред. А потом вы как-то сотрудничали с Советом?

В.П. Когда я узнал, что Совет возглавил Михаил Федотов, я позвонил ему. Я знал его по работе в Союзе журналистов и в Общественной коллегии по жалобам на прессу. Верил, что у него получится что-то сделать. Я сказал, что хочу обратно в Совет. Он ответил, что перезвонит. Молчание. Я позвонил сам. В общем, в конце концов он сказал, что не получается. Я понял, что кто-то из влиятельных против.

Ред. А кто?

В.П. Я могу только высказать свою версию. Думаю, это был Владислав Сурков. Он меня знает, отдает мне должное и именно поэтому не захотел, чтобы я был в таком органе.

Ред. Вы жалели, что ваше повторное членство не состоялось?

В.П. Когда я увидел свару, которая возникла весной 2014 года, услышал высказывания некоторых членов Совета, я обрадовался, что меня там нет.

Ред. Но ведь люди искренне высказывали свои убеждения.

В.П. Знаете, Гитлер тоже был искренен. С моей точки зрения, при всем уважении к М.А. Федотову, в таком функционировании Совета смысла нет. Предложите массам на выбор: с одной стороны — колбаса, с другой — всяческие свободы. Президент, по-моему, не понимает, что такое права человека. И он, и его окружение. Он там, мне кажется, еще самый большой либерал. Там рассуждают так: если сильно не ограничить права, будет провал. Отсюда и беззакония. Плевали там на истории с Pussy Riot, с Ходорковским.

Ред. Простите, Владимир Владимирович, но вы называете резонансные дела, можно еще дело Магнитского добавить, по которым Совет активно выступал, причем не в унисон с властью.

В.П. А толку-то? Да и в отношении ОТР, к созданию которого я приложил усилия, что сказать? Общественное телевидение существует примерно в 50 странах мира. Там два основных условия: отсутствие рекламы и независимость от власти.

Ред. Там действительно нет никакой рекламы.

В.П. Да. Но в нашей стране генеральный директор назначается и снимается президентом. Любопытно, что им стал человек, рьяно доказывавший при мне бесполезность Общественного телевидения.

Ред. Но все-таки полностью от сотрудничества с Советом вы не отказываетесь?

В.П. Нет. Если пригласят по вопросу, в котором я сведущ, я не откажусь, выступлю. Даже понимая, какая может быть реакция сверху. Все-таки лучше так, чем совсем ничего.